2014 г. Светлана Жукова
Опять снилось, что я оказалась там, в Чарах, еду туда по узкоколейке среди болот, вагон кренится на поворотах... мне, маленькой, кажется, что он упадет, а кто-то из взрослых (м.б., отец?), еще больше пугает меня - говорит, что если вагон перевернется, то утонет в бездонном болоте...И действительно, вокруг болота, болота...жидкий чахлый лесок - пересадка на станции (Татька?), где трава по пояс и пахнет свежесрубленными деревьями... и я брожу по дощатым полам еще не достроенной станции, сверху только стропила и небо...
Потом - река, Чарах, в ней нечто... серебристое... выныривает, смотрит... становится страшно и интересно: тянусь за ним, блестящим, пока не падаю в быструю ледяную воду, которая заливает лицо, обжигает открытые широко глаза, а с небес на меня глядит Калтась...косы до земли распустила золотые и серебряные, кончики в воде речной полощет...тяжело ей держать дорогу между землей и небом...
Проснулась с забытым чувством удушья и нехватки воздуха, как в далеком детстве, когда мне долго еще после того случая снилось, что я тону. Все переплелось – что было сном? А что явью? За давностью воспоминания выцвели, нужно усилие, чтобы наполнить их красками летнего дня, запахами леса и трав…
Только во сне то, давнее, становится выпуклым, объемным и живым. Сколько мне было тогда? Мама говорит, что четыре года…первое воспоминание – дрезина, несущаяся по узкоколейке среди леса. Мне, ребенку, кажется, что мы несемся над землей, что- то внутри дрезины дребезжит и звякает, будто сейчас не выдержит и лопнет какая-то струна, которая держит ее над землей, не дает упасть. И, конечно же, нас не спасут, болото примет жертву, а мы отныне и навсегда будем смотреть в темную глубь, в переплетения корней, слушая подземные родники.
Болота, тайга, по осени пайвы с брусникой и клюквой, казавшиеся мне огромными, выше меня. И, только встав на носочки, можно было дотянуться и черпнуть горстью лесного, одуряюще пахнувшего багульником кислого волшебства. Взрослые приходили с болот, куда ходили семьей «брать ягоду», пропахшие костром, сырым еловым запахом, болотной водицей. Ходили далеко, на несколько суток, «за железную дорогу», брали ружье «от медведя»…Тайга, лес, Парма – никогда мне не отмыться водопроводной мертвой водой от твоей можжевеловой смолы, от черничного и черемухового сока. Запутались в моховой, еловой, корявой душе иголки да шишки, сорванные в кулачок («Петушок или курочка?») метелки высоко вымахавшей по солнечным просекам травы, «окропили» меня своей лесной кровью ягоды северные, навсегда оставили бродить маленькую дикарку по брошенному людьми поселку.
Чары…тайга «съела», «слизнула» с карт небольшой поселок на Северном Урале. Вспорхнуть бы серой дикой уткой на ветку старого тополя, что рос перед бабушкиным домом и кажется теперь, издалека, огромным, как Мамврийский дуб. Заглянуть в окошко, увидеть бабушку около печки, себя на лавке у стола с непременным котом на коленях. Почувствовать вкус парного молока и черного хлеба с солью. Нет, невозможно вернуться, пробежать вниз с горушки, встречая бабушку, которая ведет нашу кормилицу-корову, черно-белую, с прямыми рогами, «бодучую». Не заглянуть в колодец, в загадочную темную глубь, цепляясь онемевшими руками за сруб, потому что там жутко и интересно одновременно, там по краям мохнатая изморозь, там что-то темное ворочается, поблескивает и ни за что не верится, что это обыкновенная вода – вода-то воо-он она, в ведре, светлая, не страшная совсем! Что-то темное, там, в колодце, тянет меня к себе, только и успевает бабушка подхватить, ведет домой, причитая, за что только ей такой неслух достался.
А таинственные, неисследованные уголки двора? Огромный и пустой овин с сусеками, до сих пор хранящими теплый и вкусный запах зерна, дровни в сарае, большая бочка, дотянуться бы до крышки, придавленной камнем, узнать, что там, внутри? Как обнять - объять весь этот разноцветный, невыносимо прекрасный, манящий запахами, звуками, дорожками и тропками, большими домами, цепными псами, птицами, вспархивающими из-под ног, мир? Как запомнить, не расплескать, донести сон наяву, увиденный золотыми детскими глазами – острыми, словно у дикой птицы-сокола.
Вернуться во сне, дойти, раздвигая густую высокую траву, до Дома, поглядеть в пустые его глаза – где душа твоя, Дом?