"Страдал, рыдал, исчез..."  Арон Гринглаз

Суд приговорил меня к 8 годам ИТЛ и 3 годам ссылки. В связи с начавшейся войной слушание дела по кассационной жалобе не состоялось.

Начало войны застало меня во внутренней тюрьме дома на Литейном. Уже две недели, как она шла, я видел из окна камеры аэростаты, охранников в противогазах, но считал, что это учения. О том, что мы воюем, я узнал 7 июля 1941 года, когда уже под бомбежкой меня отправили этапом в Свердловскую пересыльную тюрьму. Добирались мы до нее голодные, грязные, в духоте и тесноте.

В Свердловской тюрьме для начала меня посадили в карцер, представлявший железобетонный ледяной колодец, по стенам которого текла вода, на полу которого тоже стояла ледяная вода. Там был круглый табурет на трех железных ножках, вделанных в пол. Изобретатель этого колодца заслуживает особого проклятия! Думаю, что я бы в нем скончался, но через три дня меня включили в этап на Севураллаг.

Когда мы прибыли в Сосьву, в зону нас не пустили, а после ночевки "под открытым небом отправили пешком на 86-ой лагпункт.

Условия работы и жизни были невыносимыми.

Питание состояло из баланды, в которой плавали картофельные очистки, и пайки хлеба из непросеянного ячменя без соли.

Работали мы на лесоповале, добавить к этому переходы с рабочих участков до барака при отсутствии теплой одежды и возможности просушиться, ведь кругом были болота!-и станет понятно, почему начался великий мор. Люди валили лес, а лес валил людей.

Меня спас случай: в моем звене из трех человек один, Володя Зарубин, студент 3-го курса Ленинградского арктического института, ушел в побег. Вскоре его поймали, а нас с напарником, Василием Кузьминым, повели в качестве свидетелей в Сосьву.

Условия работы в Сосьве оказались лучше. Основная работа шла в мастерских. Так как я был токарем-разрядником, я решил сделать все для того, чтобы остаться при мастерских.

Мне задали экзамен: на французском станке XIX века, предназначенном для обточки длинных валов, выточить 10 футорок заданного размера и нарезать на них резьбу.

Собрав все свои способности и остаток сил дистрофика, я сделал все, как полагалось. Мастером цеха был уголовник Гришка Запорожец. Он разбросал по цеху мои футорки и стал издеваться надо мной:

- Тоже мне токарь!... Слесарь и аптекарь...

Он распорядился отправить меня обратно на лесоповал, На 86-ой лагпункт. Это была смерть.

Но случаю снова угодно было вмешаться: начальником цеха оказался вольнонаемный Бородулин, ставший невольным свидетелем Гришкиных издевательств. Он сам осмотрел детали, отменил решение мастера и велел мне выходить на работу в цех. В этом цехе я проработал всю зиму.

Весной, руководство управления Севураллага, совершая обход лагеря, посетило и наш цех.

Мною заинтересовался начальник производственного управления Досталь, спросил меня, какое у меня образование и записал мою фамилию.

Через некоторое время меня назначили техническим руководителем строящегося центрального предприятия Севураллага, которое должно было обеспечивать капитальный ремонт тракторов и автомашин для вывоза леса и изготавливать оборудование и механизмы для облегчения трудоемких работ по вывозке и обработке леса.

Сам я разработал и изготовил автомат для изготовления необходимых строительству гвоздей. Руководство лагеря ходатайствовало перед министерством внутренних дел о снижении мне срока. Срок был действительно снижен на 1 год.

... В годы войны, когда запчастей для ремонта автопарка мы не получали, особенно интенсивно заработала изобретательская мысль.

Сработанные поршни тракторов мы восстанавливали, поместив их в горячо протопленную русскую печь. За одну ночь они "вырастали" до нужного диаметра и выбирали увеличенные зазоры в цилиндрах.

Когда отсутствие "обуви" у автомашин стало грозить остановкой парка, мы начали изготовлять деревянные колодки, которые вставляли в покрышки и таким образом продлевали срок работы машины. Для замены поршневых колец тракторов УТЗ пошли использованные гильзы цилиндров УТЗ, специально обработанные для придания упругости. И так далее, всех наших ухищрений не перечислишь.

А затем этапом меня перевели в Отраднинский ОЛП, откуда знакомый начальник Корочкин взял меня в Сосьву заведовать энергохозяйством.

Я восстановил локомобили электростанций, мельницы шпалорезки. Но недолго пришлось мне работать спокойно: случился конфликт с начальником производства Лоладзе.

Меня посадили в карцер, в котором был такое количество клопов, что уму непостижимо.

От них не было спасения, борьба с ними была бесполезна. Я пытался очистить от них нары и сделать вокруг своего места водяное кольцо, но тогда они забирались на потолок и падали от туда дождем.

Раздавленные, они испускали жуткое зловоние.

... Когда окончилась война, наш лагерь расформировали меня отправили на строительство комбината в другой лагерь, где я работал трактористом на тракторе ЧТЗ. Это была адская работа, так как из-за отсутствия необходимого тракторжидкого горючего его переоборудовали для работы на древесных чурках с газогенератором ДГ-11.

А из-за отсутствия смазки, в картер заливали смолу, которая при уральских морозах в кратчайшее время превращалась в камень."

Вот такая она была жизнь зеков в Севураллаге в 1941-1945 годах!